25.07.22 10:07
Время – труд – рай!
Вероятно отборщики фестивалей мотивировали свой выбор в пользу фильма Аличе Рорвахер тем, что в картине поднимается сложный вопрос отмирания традиционной культуры, процессы миграции сельских жителей в городское джунгли и их адаптация в новых жестких условиях. Однако, меня затронул этот фильм не социальными мотивами, а слепотой, которая не позволяет нам увидеть Чудо
Первая часть фильма, это нахождение в раю, до познания плодов с древа познания. Это рабство, но это благоухающее, неведомое рабство, рабство ребенка, находящегося под опекой, но и защитой своей матери и отца. Это рабство, когда раб об этом не догадывается, более того, не знает об этом. Его критический, онтологический и эпистемологический уровни не признают существование таких категорий, как рабство. Есть только одно – рай, данный Отцом или, как в данном случае, Маркизой, владевшей этими землями по праву наследства.
Есть только один минус в этом раю. Тут необходимо работать. И еще присутствует некоторая пародия на товарно-денежные отношения. То есть, местные селяне-крепостные получают нечто за свой труд. Но это скорей всего право за нахождение в раю. Именно так, они отрабатывают право своего присутствия в этом раю. Рай – это привилегия и ее нужно заслужить или заработать. Но труд гармонично вписывается в суровые условия патриархального рая, где нет научных новшеств, нет связи, практически нет механизированного труда, проблемы с электричеством. Это не библейский рай, в котором ничего не нужно было делать. Это иной рай. Рай, в котором труд и тяжелый труд, позволяет ощущать единство общины и сопричастность к реальности, какой бы выдуманной, на наш избалованный взгляд, она ни была.
Исход из Египта, теперь похож на исход из рая. Покидая землю Маркизы де Луны, где они жили без зарплат и без прав, кроме права на обладание раем, селяне возвращаются в «землю обетованную», в которой их ждет безжалостное время, еще более страшное, чем гнев Маркизы. Город встречает их холодом, разобщенностью, соблазнами, но самое главное, в нем так же нужно работать, но этот труд только, чтобы жить. Работать, есть и спать. И так далее. И в этот труд не имеет ничего общего с трудом в общине, труд, который, повторюсь, дает ощущение сопричастности к той реальности и к тем людям, которые тебя окружают. Там человек мог не работать, переложить обязанности на товарища, зазеваться, притвориться, все равно реальность не исчезала и твои земляки и родичи, зная все твои хитрости, не могли обделить тебя куском хлеба. Рядом, в семье, среди родни всегда найдется свой Моисей или Лазарь, которые с удовольствием придут тебе на помощь. Все же родичи! «Работать и добывать кусок хлеба в поте лица», сказано в одной важной книге. Все верно. Так и есть. Только труд в городе и труд в условном «египетском рабстве» оказывается разным. В городе труд человека перестает быть осмысленным и превращается в механистический и необходимый ритуал по поддержанию биологической жизни и гедонистических, навязанных потребностей.
Итак, картина Аличе Рорвахер сюжетно, стилистически и визуально разделен на две части. Первую часть можно условно назвать «Раем», что выше я пытался доказать. А вторую, нет, не «Адом», это будет перебор, точнее будет назвать «Безвременьем». Первая часть притчевая, архаичная история о народе, господах и святом, почти библейская история, до новозаветных событий. А вторая – новозаветный гротеск, презрительная история о мелких людях и их страданиях в эпоху смерти Времени. В первой части – зрелое лето, лето Возрождения и Просвещения, а во второй – зима, где все отмечено тлетворным разложением трупа времени, где нет больших эпох и стилей. Культура не успевает зафиксировать и удержать тенденции и артефакты жизнедеятельности человечества, чтобы дать им определение большого стиля. Чипсы — просрочены, отношения – просрочены, молодость обменивается на комфорт. И все в поисках работы.
Вторая часть - нвозаветная, в которой, как и прежде, пару тысяч лет назад, все профукали приход Чуда, особенно те, кто был рядом с ним, а потом нажился на этой тру-стори. В конце первой части Лазар разбивается или «засыпает», чтобы пробудиться во второй части и «спустится» из рая Маркизы в городской рай. Мы знаем, что Иисус из Назарета на четвертый день воскрешает умершего Лазаря, дабы он засвидетельствовал еще живущим о Чуде, но… Но вместо свидетельства Лазарь вынужден наблюдать за картинами распада. В городском раю никого не интересует, что будет потом, после перехода и пробуждения ото сна.
Если бы не было второй части, то все бы закончилось притчей о глупости народа и практичности господ и только вторая часть делает и поднимает фильм на метафизическую высоту, где Чудо среди меркантильного и практичного мира без времени проявляется через высокую трагедию отказа от Духа, который когда-то веял, где хотел и никакие тюрьмы и стены не могли удержать его. Смысл в том, что классовый подход не работает. Нет больше слуг и господ, а счастья все равно нет. Чудо больше нет потому, что его не ищут и не взыщут, не алчут его.
Пластиковые ритуальные вещи вышли из храмов в мир, превратив его в пластиковый мир. Музыка, которая всегда жила в храмах, как живет душа в глубине человека, покинула храмы и покинула душа свое глубинное место. Люди превратились в манекены, соблюдающие правила и условия выживания. У каждого кредиты, у каждого проблемы. Каждый знает номер своей очереди к окошку банковского клерка. Люди, взявшие кредиты и платящие по долгам своим и современный святой – это вещи несовместимые сегодня. Будь ты хоть трижды, Августином или Франциском, умей говорить хоть с птицами, хоть с ветрами, все одно в очереди к кассе тебя затопчут абсолютно законопослушные граждане. Потому что они свободны, равны и почти братья и среди них/нас нет и не может быть святого.
И если в закрытом мирке патриархальной общины Чудо не просто терпели, а в нем испытывал необходимость почти каждый член общины, чтобы переложить часть своей повседневной работы на плечи святого Лазаря, то в городе, Чудо никому уже не нужно, там все давно обменяли свое время на ежедневный труд и выживание, в отличие от общины, жители которой, наоборот, обменяли свою свободу и рутинный труд по выращиванию табака на время, бесконечное, не технологическое, не электронное время.
Именно в городе Чудо, т.е. Лазарь обретает черты Йоханнеса из фильма Дрейера Слово, черты Карающего, возмущающегося, наказывающего Отца. Именно к такому чуду апеллируют религиозные фанатики, именно, так видят его атеисты, заранее и не принимая его. Такой образ Чуда и святого, способного ограбить банк, взорвать станцию метро, расстрелять людей на улице или в школе, уничтожить архитектурные памятники и, в конце концов, убить себя, но ничего не дать этим людям, стоящим в очереди за концом Времени. Это чудо в тренде, социальное чудо! Социальное время, социальный мир, социальный рай! Да будет так...
Ярослав Васюткевич
