16.03.16 02:03
В данном материале преслуется цель, предпринимается попытка фиксации эволюции героев литовского режиссера Шарунаса Бартаса, которым посчастливилось жить в разные времена: в эпоху распада пространств, переживая собственные трансформации, отправляясь в бега, за поиском метафизического клада из золотых «Rosebud». От ранних фильмов, где присутствует статика и попытка понять, что происходит в текущей пост-какой-то реальности («Три дня», «Коридор»), через бегство и поиск новых мета-пространств («Нас мало», «Дом», «Свобода») и, до определенных итогов, возвращения к началу («Семь человек-невидимок», «Евразиец»), которое хранит тайны, но не расстается с ними.
— Я, например, в 1896 году переправлялся
на пароме в Джерси. Навстречу плыл другой паром,
на котором я увидел девушку. В белом платье
и с белым зонтиком от солнца.
Я видел ее секунду.
Она меня вообще не заметила.
Клянусь, не проходит и месяца, как я вспоминаю ее.
«Гражданин Кейн», 1941. Реж.: Орсон Уэллс
— Чего же ты хочешь?
— Всего.
— Не слишком ли много?
— Слишком много не бывает.
«Семь человек-невидимок», 2005. Реж.: Шарунас Бартас
Из четырех констант пространственно-временного континуума, три являются неподвижными: длина, высота, глубина, лишь время позволяет передвигаться по трем координатам. Без него пространство молчаливо и неподвижно, любое пространство. Таким образом, время – это road movie, которая позволяет вернуться назад и проследить изменения и распады пространства, и зафиксировать некую точку отсчета для личного бытия. В нашем распоряжение четверть века путешествия назад по ч/б и цветному целлулоиду фильмов Шарунаса Бартаса.
«Trys dienos» (Три дня), 1991
Шарунас Бартас что-то ищет в своем советском прошлом, есть какой-то нерешенный вопрос, который беспокоит режиссера.[i] В «Koridorius» (Коридоре) 1994 года, где времени пока некуда идти, ни вперед, ни назад, а только вверх или вниз, камера фиксирует начало распада, еще стоят старые здания, коммуналки, кафешки и стены монастырей, а внутри душ уже произошел ментальный слом, который будет беспокоить автора нашего обзора всю жизнь. В «Koridorius» и в более раннем фильме «Три дня» (Trys dienos) 1991 года герои медленно мечутся, в ожидании трансплантации пространства, которую не многие переживут, а выжив физически, мутируют ментально. Надвигающаяся катастрофа пока спрятана драматургически под любовными переживаниями и треугольниками тел, не связанными пока с геометрией и с неизменным эвклидовым пространством.
«Koridorius» (Коридоре), 1994
Статика заканчивается фильмом «Нас мало» (Few of Us) 1996 года и фильмом «Дом» (The House) 1997 года, на дворе вторая половина 90-х, землетрясение состоялось, и платформы земли сдвинулись с точки, встречаясь друг с другом и снося старые постройки. Выжившие в перестрелках жители, накопившие на микропутешествия внутрь себя, оправились по следам своих хобби и увлечений, кто на Тибет, в поисках истоков своих трансформаций, кто на Алтай в поисках утраченных детских, мифических пространств. Где все понятно, где каждый требовал большего, потому что всегда знал, что в этой стране слишком много не бывает, не потому, что не бывает много, а потому, что не бывает в принципе и все равны перед участковым или соглядатаем в системе пожизненного заключения.
«Few of Us» (Нас мало), 1996
Главная героиня, которую играла Катерина Голубева, убегая от прошлого в поисках нового, так и не стала Новым (Новой) для тех аборигенов[ii], которые приняли этот осколок пространств с большой земли, но не смогли поделить честно, потому что слишком многого хотели, а получать хоть что-то не привыкли. Так вместо нового дома героиня метеоритом, разрушила старый дом, пространства, сохранившиеся на периферии котлована-клоаки. У безымянного героя «Дома», вернувшегося в house или casa, как метафору, как собирательный образ, детства, радости, тревог юности и прочих философских категорий, появляется новая нотка, нотка поиска материнской груди. Французской журналистке во время своей ретроспктивы в Центре Помпиду Бартас так описывал поиски того самого «Дома»: «Меня всегда привлекали новые места. Когда я искал место для «Дома», я путешествовал по Западной Европе, думая, что найду то, что мне нужно, на юге Франции. Так я оказался в конце Испании, откуда на пароме можно было добраться до Марокко. В итоге я нашел дом под Вильнюсом, совсем рядом с моим домом.»[iii]
Я думаю, что не случайно литовский режиссер в поисках «правильной» локции для своего фильма, объездив пол Европы, в итоге, нашел тот самый «дом» у себя на родине. История как раз об этом, об утрате дома,поисках его и неожиданных открытый внутри самого себя. И пусть зрителя не смушает внешний вид этого дома, не дома, а настоящего особняка. Внешний вид обманчив, внешние формы предметов не передают порой всех тайн. Так они отгоняют непосвященных, или посторонних.
«The House» (Дом), 1997
Барочная музыка, особняк эпохи классицизма, пыльные тома, медные ручки, большие залы, трещины на стенах – это все метафоры[iv] некой утробы, ямы, подвала, в котором было тепло и текло сладкое вино по юношеским губам. В этой утробе, подвале, доме, можно сохраниться как вид, пусть снаружи время открывает другие пространства, но внутри все по-прежнему, пусть все покрыто пылью и опутано паутиной, но это тот дом, в котором все знакомо, даже неприятные ощущения, но они твои, честно пережитые и выстраданные, как можно их терять?!
Но в старом доме не хватает воздуха и рано или поздно он выгонит всех на улицу, хотя бы ради потешного фейерверка. Однако, Шарунасу Бартасу мало фейерверка в конце фильма и, когда герои и прочие персонажи пьяно просыпаются в полуостывшем после вечеринки и фейерверка доме, во дворе появляются, так знакомые всем бывшим жителям "империи зла", с зелеными солдатами на броне, БМП и военные автомобили. Передышка закончилась, вальяжная жизнь полубомжа-полуаристократа закончилась и следует вновь отправляться в дорогу.
«The House» (Дом), 1997
После этих неудачи в Алтайский горах и в пыльных особняках вопрос о новой земле уже не будет занимать героев, появиться мотив поиска прошлого и мотив возвращения. Даже в истории про марроканско-французских то ли беженцев, то ли криминальных элементов в фильме «Свобода» (Freedom) 2000 года прослеживается момент возвращения. Трое выживших после гибели катера с беженцами, оказываются на пустынном берегу в квадрате, поскольку он не просто пустынный/одинокий, но в прямом смысле пустынный – от слова пустыня. Но в их действиях после катастрофы катера ощущается попытка вернуться назад, а не туда, куда они плыли на потопленном програничниками катере. И пусть пустынное пространство кто-то из них видит впервые), но они “читают” его, ищут шифры, чтобы разобраться в некотором “casus belli”, который привел их тела в движение. Хотя уже тот факт, что они оказались на борту полуразваливающегося катера, с трудом разрезающего волны “полусредиземного” моря, о многом говорит зрителю, или, наоборот, скрывает большие тайны человеческой памяти.
«Freedom» (Свобода), 2000
Еще раньше в фильме «Нас мало» сохранялось ощущение поиска и бегство героини к тайным истокам своего бытия, вероятно, в поисках своего “Rosebud”. Темные пространства улиц и городов, глубокие тени, лежащие на стенах и на лицах, все окутано герменевтической тайной. Разгадка, которой – смерть.
До «Коридора» мы лишь фиксируем элементы распада старого мировоззрения и ухода старых пространств в историю. В «Нас мало» начинается дорога к… «Нас мало» - road movie, «Дом» - road movie, «Свобода» - road movie, «Семь человек-невидимок» (Seven Invisible Men) 2005 года - road movie и даже «Евразиец» (Eastern Drift) 2010 года - это road movie, возвращение в утраченные пространства, в них не сохранилось никаких смыслов, только память, еле-еле бьющаяся в жилах, еще тревожит героя или героев Бартаса. Фильмы-дороги, с помощью которых режиссер ищет нечто, что осталось в тех распавшихся пространствах. Причем, находит опять пространства эпохи полураспада, а не потаенный смысл, убегающий от взгляда. Герои видят те же выгоревшие дома, ту же штукатурку-дранку, стены, покрывшиеся мхом и пылью, те же перекрестки, с разбитым асфальтом и неработающим светофором, все на месте, все уже занесено в google-maps и уже не может быть утраченным или измененным, но поисковики не в состоянии уловить внутренние качественные изменения пространств, где иные смыслы не дают ответа и покоя героям. Вместо отгадки мы слышим в ответ: «Что тебе надо?! Чего ты вообще сюда приперся?!» («Семь человек-невидимок»).
«Few of Us» (Нас мало), 1996
Внутри те же застолья с дешевой водкой и популярной музыкой, те же жители, застывшие в своих позах-масках, в ожидании светлого будущего, пришествие которого давно в прошлом, пришествие не случившиеся. В таких точках непересекающихся прямых герои застревают в застольях, в застеленных грязными простынями кроватях с женщинами, в трезвых разговорах, в фонетических страданиях.
В самом название «Семь человек-невидимок» 2005 года есть ключ или намек. Какой? Как и герой «Дома» один из персонажей картины «Семь человек-невидимок» в поисках своей матери, которая однажды слишком далеко отпустила от себя сына и он больше не вернулся, ушел и потерялся во множестве road-movie`s. Мать убитая сыном-историей, необходима сыну-человеку для простого успокоения разтерзанной души, не более. Но мертвые к мертвым, а живые?..
«Few of Us» (Нас мало), 1996
История о матери из «Семи человек-невидимок» прорастает в «Евразийце» 2010 года метафорическим возвращение героя на “родину”, растворившуюся четверть века назад в надуманных евразийских просторах большой Истории. В самом англоязычном название фильма «Eastern Drift» слышится дрейф в сторону, откуда когда-то пришел герой фильма с человеческим именем Гена в исполнение самого режиссера. Девушка, ожидающая героя в грязных гостиничных номерах, сама утрачивает чувство материнства.[v] Но врожденное предательство к себе и другим обращается смертью этого женского тела, утрачатившего способность к материнству, хотя материнство в евразийском дистрикте противопоказано. Сам географически-ментальный термин вызывает удушающее, пугающе-рвотное ощущение, где просторы покрыты вечным страхом времени, поедающим самое себя, где жизнь в начале пути уже видит свой конец и хватает свой хвост, медленно проглатывая самую себя. Поэтому женщины не рожают. Даже рожающие женщины не рождают жизнь, они порождают страдания для души без времени.
«Seven Invisible Men» (Семь человек-невидимок), 2005
Однако в «Евразийце» наблюдается некая подвижка, легкие мутации или изменения в пространственных сферах “евразиатчины”. Впервые глаз фиксирует некое оформление, переход закончен или принял устоявшийся, невидимый смысл. Полураспад фиксируется новым качеством, новым смыслом. В «Евразийце» – пространства уже вновь заняли свои места в историческом континууме. И как бы любые средства коммуникации и информации не старались и не писали потемкинскими языками, они все одно не в состоянии привлекать туристов из других пространств. Место исторического болота, способного к деторождения, но не способного к материнской любви априори не привлекательно, несмотря ни на какие мифы и идеологемы в аксиоме или в газете. Физическая смерть евразийца Гены – это попытка для умных нажать на паузу мысли -потоки о перманентном возвращение. Это откровенный прием для дураков, постоянно думающих о боге в забытых ойкуменах. Возврата не будет.
«Eastern Drift» (Евразиец), 2010
В современной биогенетике существует возможность оплодотворения яйцеклетки, которой всего на всего несколько месяцев. Таким образом, можно в скором времени ожидать появление детей от несуществующих матерей, живущих в пространствах-прорвах. Так и герои Шарунаса Бартаса – это дети не существующей, не рожденной матери. Дети есть, дети живут и страдают, а матери нет, не было и уже не будет никогда, а только мутный фантом из коллективных, собирательных образов материнства или миф о матери-земле. Живущие в воспаленных мечтах беспризорных революционеров-чекистов, которые смогли разрушить старые и дряхлые пространства (или точнее будет сказать, стабилизировать их на определенном этапе распада) и на пепелище этих пространств достать до арктического космоса, который никому не нужен, но как очередная идея, (арктический космос) вполне пригоден для промывки мозгов и для международных территориальных споров.
[i] Более подробно об этом мы поговорим в следующих материалах готовящегося сборника о творчестве Ш. Бартаса.
[ii] Речь идет о тофоларах, народе,который «благодаря» колониальной и эксплуататорской практикам Советского союза практически полностью вымер.
[iii]Sylvie Pras. « Seul le cinéma». // Code Couleur, n. 24, janvier-avril 2016, pp. 30-31. — https://www.centrepompidou.fr/fr/programme/agenda/evenement/c9Xe5pL
[iv] Слово, одно из самых нелюбимых Ш. Бартасом. Но я все осмелюсь его оставить.
[v] Это очень важный момент, отмеченный мной до появления фильма «Покой нам только сниться» 2015 года. В этом фильме таже самая героиня/актриса Клавдия Коршунова в сцене разговора с героем/режиссером Шарунасом Бартасом будет говорить, что мечтает стать матерью. И говорит она это так, что зритель понимает, что матерью она никогда не будет.