31.07.17 10:07
В предыдущих двух частях исследования, посвященному творчеству одессита Валентина Катаева в фокусе внимания было время или времена «до» и «после», которые автор Ян Синебас назвал Прошедшее Будущее и Настоящее Прошедшее. Теперь на Cinebus речь пойдет о том моменте, который условно можно определить Рубиконом, местом или мгновением или переходным периодом.
Участие мальчиков в уличном сражение восставших батраков — это своеобразный Рубикон. Если по приезде в город, мальчик только замечал враждебность новой реальности, которая сужала пространство вокруг него, то потом, сменившееся время инкорпорировало мальчика Петю. Теперь, поднос патронов восставшим — это уже переход из одной стадии в другую. Если раньше была надежда на возвращение, то теперь, надежда осталась по ту сторону баррикад.
«Петя увидел перевязанную голову Терентия и барашковый воротник матроса. Мелькали еще какая-то черная косматая бурка и студенческая фуражка.»
Катаев выдает социальные страты восставших. На первом месте, как и полагается рабочий, далее матрос, далее кавказец (нацменьшин), и студент, олицетворявший интеллигенцию. Не хватает только крестьянина. Но в том то и дело, здесь кроется причина поражения первой русской революции. Если вспоминать тов. Ленина и его взгляды на революцию, на причины поражения «первой русской революции». А на Терентии еще те башмаки, которые сын Пети, тоже Петя почти через сорок лет наденет в катакомбах.
И наступает момент, когда Петя понимает, что произошло что-то невообразимое для его детского ума, нечто непостижимое еще несколько месяцев назад в бессарабской овидиопольской экономии, то, что он видел в зеркале в отцовском доме, но теперь это находилось не где-то, а в нем самом, этот разлом ощущался… Нет, он уже произошел внутри мальчика. Не это ли признак отделения реальности от тебя? Не это ли тот момент, когда реальность покидает человека, и он остается наедине, в вечном вакууме жизни?
«Первый раз в жизни мальчик просто и серьезно, всем сердцем, понял, что в жизни есть такие вещи, о которых не следует говорить даже самым родным и любимым людям, а знать про себя и молчать, как бы это ни было трудно.»
Одиночество накладывало обет молчания, которое сведет с ума не одного Петю Валентина Катаева.
В образе Горгоны, фурии, богинь из ящика Пандоры выступает женщина, чья-то мать, жена… Она явится для Пети той фигурой, которая убьет образ отца.
«На улице раздавались свистки городовых, как всегда, явившихся ровно через полчаса после погрома. Женщина в белых чулках положила на ступеньки голыш, аккуратно вытерла руки об подол юбки и кивнула головой.
— Ну, зараз здесь будут. Хорошенького помаленьку. А то слышите, как там наши городовики разоряются. Айда теперь до жида на Малофонтанскую, угол Ботанической.
И она, подобрав тяжелые юбки, кряхтя, стала спускаться с лестницы.»
Последствия еврейского погрома в Одессе 1905 года / Источник: www.argumentua.com
Петя был свидетелем, как эта же женщина в белых чулках ударила его отца кулаком в ухо. «Невыносимая боль охватила сердце мальчика», такими словами передает ощущения Пети писатель. Эта невыносимая боль, будет жить в молчаливом и опаленном сердце взрослого Пети, в сердцах миллионов людей. Зловещая, нет, скорее, предупреждающая о чем-то страшном, фигура отца из овидиопольской экономии через время превратилась в фигуру, требующую защиты у сына, у Пети Бачей. Это когда отца ударила по щеке толстая тетка из толпы, громящей еврейские лавки, в дни славной первой русской революции, в 1905 году. Вместе с Прошедшим Будущим рухнул авторитет отца, теперь сыновья будут в ответе за своих отцов.
Еще раньше того момента, когда младший Петя наденет башмаки Терентия в катакомбах, другая реальность его успеет инкорпорировать, поглотить. Петя, счастливый житель страны советов, обитатель Замоскворечья, где строятся новые дома из мрамора и метро из бронзы, пройдет обряд инициации в степи, где-то рядом с овидипольской экономией из детства своего отца Петра Васильевич. Для этого Катаев использует страшную и жестокую сцену смерти моряка на руках мальчика.
«Полусогнутые пальцы медленно, механически перебирали по утрамбованной возле стены глине, как по клавишам. Это был краснофлотец в солдатском обмундировании, но в матросской бескозырке с черными лентами, прилипшими к окровавленному лбу. Под разорванной гимнастеркой тяжело поднималась и опускалась грудь, обтянутая полосатой тельняшкой, темной от пота и крови. Смерть уже начала класть свои глубокие, резкие тени на незрячее, сырое лицо, словно вылепленное из серой замазки. Это неподвижное, напряженное, с закатившимися глазами лицо, безразличное, как маска, уже не определяло возраста. Оно в равной мере могло быть и лицом юноши и лицом старика.»
Лицо без возраста, лицо холокоста, глядевшее из прошлого в будущее, в будущие лагеря. Так будущее становилось прошлым — Настоящим Прошедшим. Потом эта маска превратится в знак массовой культуры после освенцимского искусства. Лицо без возраста, лицо без пола, лицо без лица. Универсальная маска постмодерна.
«Но тут же он (Петя – Я.С.) заметил, кроме голубой полосы, красную звезду, серп и молот и понял, что это военно-морской флаг.»
Опять фальшь, как и с похоронами старика, свидетелем которых был отец Петя в 1904 году в Одессе. Теперь новый симулякр (не подобрал лучшего термина) — знамя. Перед лицом смерти цепляться за пустоту, значит, и жизнь была сплошная, полная пустота.
Одесса, затопленная советскими войсками при отступлении Пересыпь, 1941 / Источник: www.forumodua.com
«Честное пионерское, честное под салютом…», клянется Петя сохранить флаг. «Он плакал порывисто, злобно, не стесняясь своих слез…»
И наконец, здоровая реакция — страх. После того, как смерть вырвала у тебя слова клятвы, слова символы, тобой овладевает страх. Это Прошедшее Будущее сворачивается в душе и растворяется без остатка. Теперь человек будет лишен даже такого будущего — Прошедшего Будущего.
«— Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты никогда не клялся! Клятва унижает человека, который клянется.»
Это слова отца из романа «Хуторок в степи», роман написан Катаевым позже романа «За власть Советов», но произносил их отец, конечно, раньше, раньше всех романов в мире. Отец еще знал эту простую истину, сыновья, впоследствии, забудут.
Дальше можно понять/предположить, что не флаг беспокоил Петю… А его жизнь, которую погребала под собой Настоящее Прошедшее. Во сне, уже в катакомбах Пете будут сниться сон, что к нему приходят враги, чтобы отобрать флаг, но они приходили не за флагом, они пришли за его душой.
Другая реальность раз наступив уже не исчезает, не растворяется подобно туману на рассвете. Поглотив отца, она медленно пожирает сыновей и властвует над внуками.
Рубикон пройдет, обратной дороги нет.
Ян Синебас