Прошедшее Будущее

Валентин Катаев в Переделкино. Фото В.Ф. Плотникова

 

На Cinebus продолжается цикл статей посвященных советской литературе прошедшего века. В прошлый раз мы говорили о Петре Павленко, забытом современниками, но обласканным властью бонзо-писателе. Теперь настал черед Валентина Катаева. Одессит, харьковчанин, москвич, любимчик Бунина, тонкий стилист, наделенный талантом на сотни писательских судеб, певец энтузиазма, коммунистических строек, белый офицер, состоявший на службе у Скоропадского, потом красный собкор, противник диссидентства, лучший «мовист» брежневской эпохи и это все Валентин Катаев. Cinebus интересовал один аспект в творчестве писателя, речь идет о смене перспективы и ракурса, о смене или подмене смыслов и понимания реальности и времени. И с нашей точки зрения, причиной смены темпоральной-смысловой парадигмы является идея или идеология, которая строит новый иллюзорный или утопический мир на людских слабостях и заблуждениях.


Для начала определимся с терминологией. Поскольку в статье части будут встречаться такие термины как «Прошедшее Будущее» и «Настоящее Прошедшее», имеет смысл объяснить, в каком смысле я использую данные понятия.

 

Прошедшее Будущее — мир, где все случившееся когда-то, представляется более реальным и существующим в памяти, с помощью как художественных средств, так воспоминаний, представлений и, даже, убеждений.

 

Настоящее Прошлое — оппозиция Прошедшему Будущему. Это мир, который существует, но в нем ничего не происходит. Память в силу определенных обстоятельств находится под запретом, а настоящее подавляет волю, жизненные силы человека, предлагая ему иллюзии, символы и идеи, не связанные с духовным ростом.

 

Овидиопольская экономия — онтологическая территория, связанная с ментально-географическими координатами жизни человека. Те территории, ландшафты, не существующие реально на данный момент (но когда-то существовавшие в его жизни), а существующие умозрительно, в памяти, места, куда постоянно стремиться человек. В частности, у Валентина Катаева это территория овидиопольско-акерманско-бессарабского степного захолустья, где когда-то был счастлив мальчиком писатель и куда он мысленно возвращался всю жизнь и куда приводил героев многих своих книг.

 

Из-за отсутствия перспектив, «сжимания» будущего, огромное значение приобретает прошлое. Ввиду того, что оно тоже не прожито нами или прожито, как фрагментированное, как символ, чужая идея, без исторического настоящего, — это прошлое для нас обретает черты мифа, сказки, желанной перспективы тем, что можно назвать Прошедшим Будущим. Возникшее в эпоху модерна, в эпоху революций времени и сознания, которые повлияли на память, через события глобальные: войны, революции, насильственную эмиграцию, диктатуры и пр., в результате сужаются поля для действия памяти, как это ни парадоксально. Память может существовать в локальном и нелинейном времени. Такое Прошедшее Будущее возникло не в определенный момент, у его нет абсолютной даты. Мы не можем сказать, что наши бабушки или пробабушки в начале 20 века жили полноценной реальностью (можно лишь предположить, что на это время происходит кардинальный разлом реальности), что наши родители столкнулись уже с ущербной реальностью, а вот мы, те первые люди на Луне, которым посчастливилось жить в Настоящем Прошедшем. Дальше, представляется, что каждое поколение будет рассматривать жизнь своих бабушек и матушек, как время Прошедшего Будущего, более счастливого, нежели их Настоящее Прошедшее. Такое отношение к действительности будет присуще человеку очень долго. Вернемся к Валентину Катаеву.

 

Катаеву повезло и не повезло одновременно. Он родился на переломе мира или миров, мировоззрений, переломе времени и социальных отношений. Патриархальный мир Одессы, в которой родился будущий автор, уже очень скоро, менее чем через десять лет, испытал первые удары времени. Поэтому для творчества Катаева характерны черты двойственности многих героев. С одной стороны это люди эпохи, борцы, революционеры, строители нового мира, новой жизни, люди, шагающие «производственными темпами», с другой, они все еще помнили свои «тихие заводи», детские миры, у Катаева это одесская ближайшая провинция, я называю это «овидиопольской экономии», где отдыхал мальчик Петя Бачей, который будет главным героем всего творчества Валентина Катаева. Как отмечают многое исследователи творчества автора, Петя Бачей – это альтер эго Катаева.

 

С него начинается повесть «Белеет парус одинокий» (1936), с Пети Бачей, который однажды утром проснулся и, вдруг, понял, что сегодня совсем не так, как было вчера. Сегодня день отъезда из экономии, отдых на бессарабской даче закончился. С этого «вдруг» начинается Валентин Катаев.

 

«Часов около пяти утра на скотном дворе экономии раздался звук трубы».

 

Иерихоновы трубы. Катаевское «вдруг» в виде звука трубы. В самом начале повести, не в середине и не в конце. Собственно, повесть начинается с трагедии. С утраты будущего, которое вдруг превратилось, за одну ночь, в настоящее. Идиллия осталась в предыдущих, неизвестно каких, нулевых годах и днях (страницах).

 

Катаев лишь маркирует настоящее предметами, которые остались от будущего. Например, стеклянные колпаки.

 

«В беседке, при свечах под стеклянными колпаками, ужинали взрослые.»

 

Эти свечи под стеклянными колпаками символизировали время, которое никуда не спешит и никуда не убежит. Но теперь время ушло, а осталась мертвая материя стеклянных колпаков, будущих пациентов антикварных магазинов. А дальше еще страшней!

 

«Рыдая и захлебываясь в этих злобных, почти бешеных рыданиях, он (батрак – Я.С.) кричал, скрипя зубами, как во сне:

— Три рубля пятьдесят копеек за два каторжных месяца!.. У, морда твоя бессовестная! Пустите меня до этой сволочи! Будьте людями, пустите меня до него: я из него душу выниму! Дайте мне спички, пустите меня до соломы: я им сейчас именины сделаю… Ох, нет на тебя Гришки Котовского, гадюка!»

 

У Катаева уже был (как и у нас, читателей и жителей Настоящего Прошедшего) другой опыт, другая реальность, два времени. Закончившееся и время безвременья! Детское Прошедшее Будущее и Настоящее Прошедшее, в котором написаны были эти строки. И детское Прошедшее Будущее для писателя и его героя ближе «настоящего».

 

«Петя постоял возле заветной кадки под старой абрикосой, похлопал прутиком по воде. Нет! И кадка не та, и вода не та, и старая абрикоса не та.

Все, все вокруг стало чужим, все потеряло очарование, все смотрело на Петю как бы из далекого прошлого.»

 

Сначала колпаки на лампе, теперь кадка, абрикоса и даже вода… все не то! Или Прошедшее Будущее смотрело из Настоящее Прошедшее, но еще актуальное и сохранившее антропологическую, мировоззренческую, индивидуальную актуальность для Катаева.

 

Вот это важно! Все настоящее — в Прошедшем Будущем; реальными эти вещи были там, в Прошедшем Будущем. Вообще, у Катаева нет этого Прошедшего Будущего в актуальном настоящем, повесть начинается с момента утраты. Мальчик Петя просыпается с чувством утраты, еще вчера Оно было, еще вчера вечером перед сном, в мигающем свете толстой свечи у детской кровати было Оно, ощущение полноты жизни, ее реальности, а сегодня утром все не то. И кадка, и вода, и воздух, и время, и сам Петя. Можно сказать, что все творчество это поиск, попытка вернуться в Прошедшее Будущее, без этой утраты не было бы ни творчества, ни Катаева, оно как лекарство, позволяющее снимать кризисы Настоящего Прошедшего.

Та самая пристань, с которой начал свое путешествие во взрослую жизнь Петя Бачей / Источник: www.akkerman.com.ua

 

«Но главное очарование моря заключалось в какой-то тайне, которую оно всегда хранило в своих пространствах.

Разве не тайной было его фосфорическое свечение, когда в безлунную июльскую ночь, вдруг озарялась, вся осыпанная голубыми искрами? Или движущиеся огни невидимых судов и бледные медлительные вспышки неведомого маяка? Или число песчинок, недоступное человеческому разуму?»

 

Собственно, все это и было утраченным Прошедшим Будущим, по которому тосковал автор, к которому всегда стремился из своего Настоящего Прошедшего, и возвращался со своими героями, но всегда лишь набивал оскомину или экзистенциальные шишки о новые ландшафты, бугорки, посадки и пр. жизнедеятельность больших масс людских. После взбунтовавшего пьяного батрака, на горизонте настоящего появляется новая угроза.

 

«Только однажды, в подзорную трубу, которую ему удалось выпросить на минуточку у одного мальчика, он разглядел светлозеленый силуэт трехтрубного броненосца с красным флажком на мачте».

 

«Потемкин» — это образ надвигающегося, безжалостного Настоящего Прошедшего, которое всегда будет перед Катаевым. Вообще, Катаев очень тонко, не спеша, учитывая темпоральные изменения в душе и снаружи, рисует надвигающуюся пустоту. Сначала эти лишь намеки, лежащие в восприятие мальчиком окружающей среды, потом это силуэт броненосца, дальше еще ближе фигура матроса сначала в дилижансе, а потом и на самом пароходе «Тургенев», на котором возвращалось семейство Бачей, ну а дальше, баррикады, выстрелы, патроны, одесские рабочие с окраин, большевики и пошло-поехало…

Тот самый пароход «Тургенев» / Источник: www.akkerman.com.ua

 

«На глубине перед изумленно раскрытыми глазами мальчика возник дивный мир подводного царства. Сквозь толщу воды, увеличенные, как в лупу, были явственно видны разноцветные камешки гравия. Они покрывали дно, как булыжная мостовая.

Стебли подводных растений составляли сказочный лес, пронизанный сверху мутнозелеными лучами солнца, бледного как месяц.»

 

Среди этого мира или под водой автор отдыхает. Он прощается с ним, с будущим. Время гнало людей и его вперед, но оно оказалось Настоящим Прошедшим, но не реальным миром. Реальный мир остался в Прошедшем Будущем.

 

«Отец размахивал соломенной шляпой и что-то кричал.»

 

Фигура отца несколько в негативном свете. Позже мы увидим, что это не так и фигура отца у Катаева связана все же с Прошедшим Будущим, нежели с беспощадным настоящим. А пока, отец, а не броненосец «Потемкин», символизирует разрушителя детства, реального мира. Хотя возможно, что это попытка Катаева найти оправдание того мира, в который заставили верить всех жителей империи.

 

Для удержания Прошедшего Будущего или его мысленного возвращения, Катаев использует эффект крупного плана, в его текстах рассыпаны, как жемчуга, указания на конкретные вещи и предметы из, как сказали бы марксистские критики, старорежимного мира. Подробности детства, подробности реальности, как нравственной основы жизни человека.

 

«Там (дорожная сумочка – Я.С.), кроме плитки шоколада и нескольких соленых галетиков «Капитэн», лежала главная его драгоценность: копилка, сделанная из жестянки «Какао Эйнем». Там хранились деньги, которые Павлик собирал на покупку велосипеда.»

«Круглая шахта, выложенная булыжником, покрытая глухим темнокоричневым бархатом плесени, уходила далеко вглубь. И там, в холодной темноте, блестел маленький кружочек воды с фотографически четким отражением Петиной шляпы.»

«Мальчик окунул нос и подбородок в совершенно прозрачную, холодную, как лед воду. Бадейка изнутри обросла зеленой бородой тины. Что-то жуткое, почти колдовское было в этой бадейке и в этой тине. Что-то очень древнее, удельное, лесное, говорившее детскому воображению о водяной мельнице, колдуне-мельнике, омуте и царевне-лягушке.»

«С таким трудом выращенная и обработанная пшеница — крупная, янтарная, проникнутая всеми запахами горячего поля, — лежала на грязном брезенте, и по ней ходили в сапогах.»

«Как это он забыл? «Своя чашка!» Ну да, ведь у него была «своя чашка», фарфоровая, с незабудками и золотой надписью: «С днем ангела», прошлогодний подарок Дуни (горничной – Я.С.).

Старорежимный предметный мир Валентина Катаева

 

Предметы реальности, с их помощью можно держаться за реальность. Катаев скрупулёзно выписывает названия различных марок, он словно предоставляет читателю ключи, билеты, с помощью которых можно вернуться в Прошедшее Будущее. Кружочек из прессованного картона с надпись «Пиво Санценбахера», этикетки от папиросных коробок «Зефир», «Керчь, «Ласточка», «Фабрика Асмолова», жестяная коробочка из-под монпансье фабрики «Бр.Крахмальниковых», дымящаяся бутылка «Лимонад-газёс», соленые галетики «Капитэн», жестянка «Какао Эйнем», «роскошная книга с разноцветными картинками «Птичий двор бабушки Татьяны», «жестяные коробочки монпансье «Жорж Борман», шоколадки с передвижными картинками и маленький тортик в круглой коробке». Позже, в убитом властью романе «За власть советов», 1949, вместо названий различных марок, Катаевым будут использованы начертания на стенах катакомб, каждый рисунок будет обозначать того или иного человека, замурованного партией большевиков в катакомбах. И чертить свои коды, свои позывные, свои иероглифы люди будут для того, чтобы не потеряться в катакомбах и найти дорогу назад, если такая, дорога, вообще могла существовать в катакомбах.

 

В описание степи, с помощью то же крупного плана Катаев восстанавливает Прошедшее Будущее, даже сельская жизнь оживает, в отличие от книги «Я сын трудового народа» (1937), где все описания вязнут в идеологических омутах и ловушках.

 

Уже на пароходе у Катаева появляются страшные, мистические мгновения, как намек, как дальний силуэт приближающего нового мира, другой реальности. В описании бегущего официанта с развевающимися фалдами фрака нет ничего веселого, но целый мистический комплекс, связанный с приближением страшных событий, не проговариваемых обычной лексикой, то, что нельзя произносить вслух, тот, чье имя под запретом.

 

«С развевающимися фалдами фрака пробежал вверх по тому же трапу один из двух пароходных официантов в сравнительно белых нитяных перчатках.»

«Все эти подробности возникли перед глазами мальчика, одна другой свежее, одна другой интереснее. Но они не были забыты! Нет! Их ни за что нельзя было забыть, как нельзя было забыть свое имя. Они лишь как-то ускользнули на время из памяти. Теперь они вдруг бежали назад, как домой после самовольной отлучки.»

 

Броненосец, отец, теперь матрос — враждебные реальности силы. Сначала они вызывают сочувствие, а когда набирают силы, становятся безжалостными разрушителями.

 

И, наконец, земля, город, родная улица, отчий дом. Опасности миновали, что может быть опасного в доме, в котором родился, в котором каждый изгиб, каждый рисунок обоев знаком с сумрачного младенчества, когда еще не было слов, а только образы, остающиеся на всю жизнь. Что может быть опасного в доме, где отцовская библиотека, которая, однажды станет твоей, и дом тоже перейдет к сыну. Но что-то уже не так, что-то промелькнуло серой тенью по дну деревянного ведра овидиопольского колодца.

Одесса, вид на дачу Маразли. Приблизительно такой видел ее с палубы парохода «Тургенев» Петя Бачей / Источник: www.sholst.od.ua

 

«Какая громадная, пустынная лестница! Ярко и гулко. Сколько ламп! На стене каждого пролета — керосиновая лампа в чугунном кронштейне. И над каждой лампой сонно качается в световом круге крышечка.»

 

Твердая земля, освещенная светом. Каждый шаг по лестнице уверенный и легкий и твердый.

 

«Петя вошел в переднюю, показавшуюся ему просторной, сумрачной до такой степени чужой, что даже тот черномазый большой мальчик в соломенной шляпе, который вдруг появился откуда ни возьмись в ореховой раме забытой, но знакомой лампой, не сразу был узнан.»

 

В зеркале отражалось Прошедшее Будущее уже пугая мальчика. Оно отделилось от бытия маленького мальчика. Это финал дневных приключений и перехода в другую реальность, в мир Настоящего Прошедшего. Сначала дача, море, медузы, а потом броненосец, степь, матрос, сожженная эстакада в городе и теперь уже зеркало с чужим отражением, отделяющим мальчика Петю и закрывающим дверь в реальность.

 

Но старая реальность была по-своему жестока. Было бы несправедливо думать, что Прошедшее Будущее — это утраченный рай, патриархальный мир и порядок, чистота и простота. Для меня мадам Стороженко (еще одна героиня повести «Белеет парус одинокий», 1936), так бессовестно надувавшая маленького Гаврика и его моряка-дедушку, олицетворяет ту настоящую реальность. Мир реальный, мир Прошедшего Будущего был жесток, структурирован. Вспомните пьяного батрака, возмущённого тем, что он за копейки работает все лето или всю жизнь, а кто-то вечерами пьёт чай с вареньем у ламп со стеклянными абажурами и слушает, как бабочки с бархатным  шумом бьются и обжигают свои нежные тела. И в этом была его сила. Без каркаса, он не продержался бы долго и его, каркас, нужно было охранять и постоянно менять составляющие элементы, обновлять их. Для этого и служили разнообразные социальные страты.

 

Таким образом, мальчик Петя Бачей возвращается после летнего отпуска в овидиопольской экономии в родной город, в Одессу, в отцовский дом, по дороге и еще на даче он встречается со зловещими предзнаменования и, уже в доме в зеркале он видит собственное отражение, которое отделяет его от того мальчика, который остался в Прошедшем Будущем.

 

Ян Синебас