03.08.17 02:08
Финальный кадр диафильма по повести В. Катаева Белеет парус одинокий / Источник: www.my-ussr.ru
В этой паузе перехода между одной реальностью и другой мы фиксируем, или Катаев останавливает взгляд читателя опять на предметном, материальном мире. Только теперь в этом зависшем мире, между временем и безвременьем ощущается едва уловимые изменения, появление другого состояния в самих предметах, начало их качественного изменения. Предыдущие серии о Катаеве можно найти: 1 часть – Прошедшее Будущее, 2 часть – Настоящее Прошедшее, 3 часть – Рубикон двух реальностей.
Вернемся назад, в эпоху броненосца «Потемкина». Не совладав с другой реальностью, мальчик Петя Бачей заболевает. С помощью болезни мальчик взял паузу, чтобы прийти в себя, найти лазейки, сбросить с себя одиночество и утихомирить «невыносимую боль». Скарлатина, воспаление легких, зима, остановили наступление нового времени без времени. Исчезли броненосец, моряк, прочие большевики, погромщики. Приближалась весна, пасха, строились балаганы на Куликовом поле для веселья.
«И тотчас началось нечто невообразимое. Ударили турецкие барабаны полковых оркестров. Грянули шарманки и органчики каруселей. Раздались обезьяньи картавые крики рыжих и фокусников, пронзительно зазывающих публику с выбеленных помостов балаганов. Завертелся стеклярус, понеслись коляски и лошадки.»
Эти вещи еще противостоят новому пока невидимому времени, кажется даже, что все вернулось на круги своя и страшнее, чем отражение в зеркале после летнего возвращения из экономии ничего не будет, но скоро становится понятно, что это всего лишь уловка, издевательская шутка Настоящего Прошедшего. Скоро появятся вестники нового уклада: винтовки, матросы, вши, голод, миллионы смертей, потом трактора, станки, каналы, заводы и вновь, голод, смерти миллионов, потом война, танки, самолеты, бомбы, катакомбы, бомбоубежища, голод и снова смерти и смерти и смерти.
И эту смерть Петя встречает в лице Гаврюшиного дедушки рыбака.
«Обросшее довольно длинной белой бородой, спокойное и ясное, лицо это поразило Петю своей красотой и важностью. Но самое удивительное и самое жуткое было в нем то, что оно как бы не имело возраста, находилось уже вне времени.»
Вне времени! Катаев точен! Вне времени — это вне смерти и вне жизни. Вспомните лицо моряка, который требует у мальчика Пети клятвы, передавая ему знамя корабля. А пока писатель изображает смерть дедушки Гаврика, точнее похороны. И тут Катаев фальшивит, хотя, возможно, это вынужденная мера, компромисс ради жизни. У Катаева похороны старика превращаются в манифест, в песню буревестника, в кулак, грозно разрезающий воздух и т.д., то есть в предупреждение, в символ. Читатель с автором оказываются во власти времени, где жизнь и смерть лишь символы, симулякры чего-то важного, настоящего, возможно, самой жизни.
В этой паузе перехода между одной реальностью и другой мы фиксируем, или Катаев останавливает взгляд читателя опять на предметном, материальном мире. Только теперь в этом зависшем мире, между временем и безвременьем ощущается едва уловимые изменения, появление другого состояния в самих предметах, начало их качественного изменения. Теперь они обретали признаки символические. Дальше описание старых магазинов.
«Колониальные» товары Одессы
«В окнах фруктовых лавок сквозь подтаявший лед виднелись большие пирамиды овальных коробочек с алжирскими финиками, волосатые кокосовые орехи, ананасы, висели пудовые ветви бананов - все это можно было купить и попробовать.
Витрины скобяных магазинов манили богатым выбором перочинных ножей со множеством разнообразных лезвий, открытых веером, никелированными коньками «Нурмис», ящичками с набором столярных инструментов. Это все тоже можно было купить.
В других витринах на самом видном месте были разложены новенькие футбольные мячи светло-желтой английской кожи, грубой и вместе с тем мягкой даже на вид, скрипучей.
Витрины шли одна за другой. Крутились механические стойки, увешанные гирляндами карманных часов черной вороненой стали. Сверкали торты, похожие на цветочные клумбы, с высоким леденечным фонтаном и сахарной визитной карточкой с загнутым углом. Картонные раскрашенные маски, шутихи, пугачи, маленькие паровые машины и заводные поезда приковывали к себе взоры.»
Даже магазины конфликтовали у Катаева. Старые магазины условных «колониальных» товаров, настоящих, реальных и магазин «новый», «модерн-но-вый», продающим «электрические» товары, то, что впоследствии назовут имитацией товаров.
«Это был в полном смысле «новый» магазин. Он был новый не только потому, что вся его обстановка была совершенно новая, с иголочки, а он был новый потому, что в нем продавались совершенно новые, только что изобретенные, еще невиданные предметы электрического оборудования. … Здесь были электрические настольные лампы, розетки, тюльпаны, бра, электрические камины, плиты, вентиляторы, утюги.»
Позже «электрические» магазины симулятивного счастья и достатка превратятся в московском периоде писателя в большие аккумуляторы фальшивой жизни (роман «За власть Советов»).
«В ванной из душа капала вода. В кухне тоже капала вода, не более солидно, веско. Кроме того, в кухне пощелкивала машинка холодильного шкафа. В передней шумел электрический счетчик. Все эти осторожные, вкрадчивые звуки городской квартиры говорили о том, что в доме еще глубокая ночь. Между тем за окном, над розово-ржавыми крышами Замоскворечья, было совершенно светло.»
В визуальной памяти сразу появляются картины пименовской Москвы, индустриальной, метростроевской, акселератной, даже, феминистской. Город, залитый искусственным солнцем.
Ю. Пименов Новая Москва / Источник: www.ru.wikipedia.org
А в овидиопольской экономии: индюк, скотный двор, овощи, звуки и запахи степи. Бессарабское сахарное солнце, горизонт в горячей дымке. Какая разница! И это не есть разница столицы и провинции, а темпоральный разрыв. Аккумулятор фальшивой жизни, пауза накануне войны, той жатвы, которую начнем Настоящее Прошедшее.
Чтобы выйти из ситуации, Катаев прибегает к визуальному эффекту. Наложению одного изображения на другое, времени на время. Совмещая модерновый взгляд сына и протомодерновый взгляд отца.
«Мир, окружавший маленького Петю, был стар, потому что почти все в этом мире было старше мальчика. Мир, окружавший Петра Васильевича, был молод, потому что почти все вокруг был моложе его. Гораздо моложе его были голубые ели у Кремлевской стены, метро, гостиница «Москва», улица Горького.»
Раньше предметный мир не менялся по отношению к человеку, менялся сам человек, теперь же сам предметный мир не имеет четкой и постоянной константы, меняясь постоянно, создавая иллюзию молодости, пока молод сам человек, а потом с уходом человеческого века, сбрасывая с себя фальшивые одежды и обнажая страшные кости, песочный костяк модерна.
В описании новой, предвоенной Москвы Катаев старается найти маячки, с помощью которых можно зацепиться за новую псевдореальность. Но его попытки окажутся тщетными.
Искусственный свет, убивший время, окутавший мраком Прошедшее Будущее, которое до встречи с искусственном светом не подозревало, что оно существовало в комфортной темноте. В уютных темноте каминной комнаты, в сумраке рабочего кабинета, в теплых тенях спальни.
В романе «Хуторок в степи», который входил в трилогию Катаева о Черном море, повзрослевший Петя отправляется с отцом и младшим братом в путешествие заграницу на пароходе. И тут Катаев находит своему герою место-фантом, место-аллегорию, место-предсказание.
«В первый же день Петя облазил весь пароход, все его таинственные закоулки и глубины угольных ям… Чем глубже под палубу уводили мальчика почти отвесные трапы с очень скользкими, добела вытертыми стальными ступеньками, тем становилось неуютнее и грязнее. Под ногами сочилась черная, масляная вода, и тошнило от оглушительного стука колес…»
Порой кажется, что Катаев вынуждено опускает своего маленького героя в ад, в вниз, то в мир Ближних Мельниц, то в трюм парохода, чтобы Петя познакомился с той стороной жизни, которая неумолимо приближалась. И в таком мире, впоследствии, придется жить его сыну, который тоже вынужден будет спуститься в катакомбы. В финале этого романа «За власть Советов», после войны вся семья, объединившись после трех лет разлуки, спускается под землю, в метро и добираются до станции «Новокузнецкая», которую построили во время войны и там второй Петя, сын Пети из овидиопольской экономии, рассматривает фрески и мозаику метростанции. И этот выдуманный мир, реально не существующий, завоевывает мир людей, не давая ничего взамен, кроме возможности разглядывать этот мир в виде фресок в вестибюле станции.
Трояновский М., Магнитка, 1931 г. / Источник: www.foto-history.livejournal.com
Эта пауза продлилась довольно долго. В романе-хронике «Время, вперед!» Катаев вновь и вновь ищет утраченную реальность. И революция, и красные ленты, и новые стройки. Его герои по уши завязли в этих призраках и тенях выдуманной действительности. Но пока она набирается соков, спит или притворяется, чтобы через 5, 10, 20 лет проснуться в межреальности.
«И вся эта жизнь — и то, что было, и то, что есть, и то, что еще будет, — не зря. Все это для него, для того маленького, кого еще и на свете нет, но который будет. Обязательно будет. Сегодня ли, завтра ли, а будет. И он будет его кровью, его жалостью, его плотью, его жизнью.»
Какой же это обман. Сегодня мы это понимаем. Абсолютно всё, каждый станок, каждый завод, каждая деталь и гвоздь, это гвоздь в утраченную реальность, в Настоящее Прошедшее. И заводы уже не народные, и народа уже такого нет, и страна, зависшая в межвременье и межреальности. И кровь, и плоть, и жизнь, все поглощая без остатка и без сожаления.
Герои «Время, вперед!» цепляются за реальность, с помощью времени, поскольку оно главный проводник и организатор реальности. И на первый взгляд, герои все делают правильно, но такая осязаемая и вроде понятная реальность вдруг превратилась в лагеря.
Ян Синебас