Что ты знаешь о рыбе, не могущей петь?

Что ты знаешь о жабе, мечтающей любить?

Что ты знаешь о птице, вертящейся не вертеле

в придорожном кабаке...

Что ты знаешь обо мне, сидящем в тесном теле?

Вопрос времени решается только одним способом - любовью. Только любовь снимает все жизненные противоречия и страхи, связанные с конечности и смертью. Я говорю не об одном умозрительно виде любви, например, любовь к творчеству или, наоборот, к человечеству, а о конкретном чувстве к конкретному человеку. Такая любовь проверяется очень просто, если через любовь, живущую у него в сердце, время, пена дней разбиваются, как об неприступную башню или маяк, освещающий мрак суеты и старения, то это божественный свет. Это любовь и есть Бог, который умом не постигаем, а в сердце поселяем.

Когда я вступал в возраст нежной юности, увлеченный творческим жизненным путем, творческим огнем, творческой аскезой и сумасшествием, я думал что творчество и является надежной дорогой если не к бессмертию, то хотя бы к искуплению. Я спорил со своей мамой-протестанткой, что многие могучие фигуры музыкантов, певцов, художников, после всех претерпений в жизни не заслуживают ада после смерти. Мама мыслила в традиционном дуалистической концепте: ад и рай. Я же, тогда еще ничего не знавший о католическом чистилище, в дантовом стиле придумал для всех творческих, а точнее для себя, третий путь, третье измерение и назвал его Покоем. Пусть, после всех болей и потерь художники найдут для душ своих успокоение в садах третьего измерения. Почему-то я считал, что страдания и боль выпадают только для художников. Теперь, благодаря графу Толстому, я знаю, что не только каждая семья несчастлива по-своему, но и у каждой души свои мучения. Муравьи времени ничего не оставили от моей юношеской концепции, растащив каждый камушек, переработав его в песок. Творчество без любви возможно, жизнь без любви невозможна, и никакое творчество не компенсирует любовь. Творчество или любое увлечение не может быть безусловным, а безусловная любовь — это полная возможность отказаться от творчества и, тогда любовь все компенсирует и возвращает, в том числе, и творческие дерзания. Отказавшись от любви, потеряешь не только творчество, но и себя.

Говорят, что в чужой культурной, языковой среде человеку трудно выживать. Не с кем поговорить по душам, когда человеку необходимо выговориться, но коммуникационному процессу мешает языковой барьер. Думаю, что и этот барьер способна преодолеть любовь. У любящих друг друга язык часто носит вспомогательное, эмпирическое значение. Любовь немногословна, но полноводна и проникает через расстояния и поры и обволакивает надежной защитой. Прибегать к языку вынуждены те, у кого любовь подобна шагреневому куску, который уменьшается, пока не исчезает вовсе, тогда все языки и премудрости не спасают от одиночества и не коммуникабельности.

Мой старинный друг, друг юности, с которым время нас свело, когда человек бурным потоком входит в жизнь и, впитывая в себя и разливаясь широкими лиманами по жизни, умер от сердечного приступа. Совсем недавно, ему было 49 лет. Он был художником и режиссером, снял несколько картин, но так и остался одиноким. Незадолго до смерти он писал мне, что все мы безумно одинокие люди, как и сто лет назад, и искусство не спасает нас от этого не добровольного затворничества. Эта банальная мысль набирает силу только после того, как человек, произнесший, ее одиноко умирает от приступа и лежит на даче два дня, пока его тело не обнаружили родственники. Сначала он мечтал стать художником, потом режиссером, снимал кино, а последние 10-15 лет мучился от того, что молчит, ничего не снимает. После такой смерти его слова освобождаются от всякой смысловой шелухи. Когда искусство не делает нас (или дарует счастье на короткий период времени) счастливыми, полноценными и не одинокими, то каков смысл в этих творческих огнях? Мой друг искал любви, но нашел только одинокую смерть на даче, вдалеке от людей, творчества, жизни. Не знаю, реализовался ли он как художник, но уверен, что сердце его не выдержало одиночества, а точнее отсутствия в жизни любви. Творчество — это наркотик, а любовь — это вечность.

Молодежные бунты середины 20 века нанесли непоправимый ущерб концепту творчества. Если Кафка умер тихо и незаметно, то после майских революций так умирать стало неинтересно. Появилась фигура художника-пофигиста, сжигающего себя в наркотиках, выпивке, полиамурных отношениях, увлекающегося социально-политическим в искусстве. Для многих такие фигуры, как Чарльз Буковски, Серж Гензбур, Володя Высоцкий стали эталоном творца, богемного художника. Однако эти художники, борясь с повседневности, сами не заметили как их творчество приобрело черты саморазрушения и, что еще хуже, самолюбования и выставления напоказ собственных тупиковых поисков. Творчество ничего не могло противопоставить страху смерти и бессмыслицы, поэтому такие люди завели вокруг себя и собственного творчества крюатический театр с приставкой псевдо. Цепочка: страх смерти - причинение себе боли - страх смерти... не выводила из тупика, поскольку в этой схеме отсутствует главный элемент — любовь. Страдания и боль неизбежны на пути человека, но от них два пути: или путь по ледяной поверхности, экстенсивный путь, где ослепленные люди играют в игры от всепоглощающего страха конечности жизни, вынужденные стимулировать себя позой, жестом и штампом или вглубь человека, к душе и глубинному слою любви всеспасающей.

Без любви человек, выброшенный за границы бытия жестоким временем, вынужден словно животное рыскать по поверхности и искать основы и смыслы собственного существования, среди увлечений, работы, людей, но вечно оставаться голодным и довольствоваться временными символами и заменителями, лишенными божественной любовной ауры.

А любовь всегда рядом, только протяни руку...

Ярослав Васюткевич