Идя путями ведаными, посещая мастерские жизни, можно встретиться со своим прошлым, которое выносит безжалостный приговор будущему. Так думает Яна Синебас, и только попробуйте с нею не согласиться!

Воспоминание -это боль.

Забывание - тоже боль.

Роберт Пенн Уоррен

Мысль всегда не поспевает за чувством. Она бежит, волочится за чувствами, но ухватить за руку или за край подола не в состоянии. Так случилось и в этот раз, только запахи, цвета и формы заполнили собой сознание, а корявая мысль уже засобиралась вдогонку за чувствами.

Написала «запахи, цвета и формы», но в первую очередь, конечно, запах! Запах масляных красок, примирительно сохнувших веками на холсте вырвал из целлулоида ежедней и опустил меня в вакуум воспоминаний.

Вот я стою на втором этаже напротив класса рисунка, за мной большое окно, с облезшей краской на раме, а там внизу скучающий ветер, пытающийся прикрыть коричневыми листьями страшную красоту голых деревьев. Он подошел ко мне со своей гадкой улыбкой, которую я люблю до сих пор, а тогда… Тогда он что-то сказал, но я не слышала… Потом в светло-холодном классе рисунка мы два часа штудировали каменный натюрморт со всеми атомами светотеней и форм, но рядом егоуже не было. Не было ни объятий, ни поцелуев в тополиной аллее между основным корпусом и столовкой, где на завтраки всегда подавали омлет с ломтиком хлеба и какао. Хотя я знала (если возможно это знать) вкус его губ, эдакая смесь морского песка, краплака ленинградской краски и капли крови четвертой группы на кончике безымянного пальца.

Было просто, где бы ты ни стоял, по каким бы коридорам и библиотечным закоулкам ни скитался, везде тебя настигал запах масляных красок, положенных на холст, картон и вощеные доски; даже с монументального панно на втором этаже про труд и нефтяников, с затертой от социального смысла композицией; даже с витража на главном лестничном пролете, делавшим мою первую alma-mater так похожей на собор, в котором даже дешевые краски пахли ладаном.

И теперь, бродя по темным коридорам, во времена сложные, я вдыхаю запах масла, глины и гипса, битого на осколки пробных и неудавшихся скульптур. Я знаю, что он не подойдет, он устала ждать в лодке с натертыми до блеска боками, но я удерживаю лодку бесчувственными руками и лишь запах краплака, крона желтого и сиены жженой примиряют в моем сознании, отставшем, как обычно, от запахов, от течения, от истории, примиряет классы рисунка, мастерские резчиков и лепщиков, в которых нынешние студенты так похожи на семинаристов 1888 года, примиряет с амвоном и кафедрой, но не дает покоя и утешения. Ибо семинаристы расстреляны в срок коммунистами, а новые жертвы уже намечены и придет и их срок…

А пока я плетусь за запахами и вспоминаю его, не ставшим агнцем жертвенным, но превратившимся в жертву желаний и огня жизни.

Яна Синебас