Клубничный базар или подражая Ричарду Бротигану, немного

Сухопутная экспедиция Джозефа Франкла и вечный сон его жены Антонии в Крите, штат Небраска с.11-18

Отправляясь в поисках новой жизни, мы неизменно встречаемся в пути со своей смертью. Дверь, в которую мы много раз входили и всегда забывали, как она выглядит.

Футбол с. 26

Мотивации стимулируют человеческую жизнь. Пережившим собственные мотивации трудно и скучно жить. Такие люди, как отыгравшие свои таймы футболисты, уходят на скамью запасных за кромкой зеленого поля, хотя их место, наверняка, в раздевалке.

Назначение с.41-42

Звонок в пустом, закрытом на воскресенье, окраинном кафе с красными вставками, останавливает время, и пока он не перестанет звенеть, время не возобновит свой бег.

Безвозвратная печаль ее «спасибо» с.43-45

Возможно, она королева мировых подиумов, возможно, она талантливый автор, без своего читателя, возможно, она замужняя дородная тетка с тремя отпрысками обоего пола… Мне то, что до этого всего? Мне все равно. Вот она всегда стоит в вагоне метро, в простом светлом платье, кажется в цветочек, смотрит на меня и не видит. Только пластмассового колечка на пальце ее я не помню.

 

 

Никакой чести, просто ветер на равнинах Анконы с.65

В 2015 году ему 80 лет. А в 1985 всего лишь 14. И он всегда мечтал попробовать завтрак в «Георге IV» на летней площадке. Значит скорость света, равна скорости желания.

Рука, сожженная в Токио с.93-94

Больше всего он любил оттенки серого¸ особенно, когда вечернее солнце прощалось сквозь ветви окраинных садов Хирошимы. В такие моменты он брал кисти и писал, и даже она не могла быть дороже его оттенков серого, что ложились на хорошо загрунтованный хост фламандского происхождения.

Монтанское уличное наваждение с.110-111

Дымчатой осенью мы любили собираться у него дома и играть в домино. Мы отчаянно били костяшками по полированному столу, пока в печке убегали дрова через дымоход, а в соседней комнате звенел резко квадратный телефон. Четверо: я, мой друг и еще два моих друга, наверняка знали, что это ее голос просит нас о помощи, поэтому всегда оставались на местах и спокойно играли в домино, подставляя костяшки под очередной удар. Мы ждали того момента, когда на одиноком светофоре загорится красный… нет, зеленый… я уже не помню, какой свет.

На станцию Ёцуя с.122

Одно время я обожал ее, ее тело, ее голос, ее ум, ее жесты. Особенно жесты пальцами у собственного лица, такого белого, такого лунного, что всегда было ясно, даже в пасмурную погоду. Жесты теперь я не помню, как и ее лица. Сожалею, если это беспамятство обоюдное.

Колдовство персиков с.146

Мешок миндаля и гора кожуры на белом столе у окна, за которым осень поедает листья.

Токийская снежная история с.158-159

В кино полно «снега», как в телевизоре посреди ночи, только его трудно дождаться, найти. Он всегда начинается в разное время и в разных местах однокомнатной квартиры-кинозала. Поймать «снег» в кино и умереть!

В погоне за несбыточной мечтой с.189-187

Актриса, играющая-проживающая-встречающая одинокую старость с маленькой пока дочкой… С этим они справляются, этому их научили. Но как сыграть актрисе-женщине утрату одного зуба? Как показать свое отношение к костяшке, с пожелтевшей эмалью и большим корнем?

 

 

Старик под дождем с.218

Иметь и отказаться от того, что имеешь – это поступок. Не иметь и отказываться – это зевок в пустоту. Отказываясь от старости, которой мы пока не обладаем, мы раскрываем пасть, выпуская пар в пустоту.

Пять стаканчиков мороженого бегут по Токио с.231

Семейная регата. Отличие ее от остальных регат, соревнований и ресингов лишь в том, что эта регата семейная и в ней победителя не находят и не награждают грамотами и дипломами. Чуть не забыл! Главным условием проведения семейных регат должен быть редкий дождь, с крупными зернами, как твердые ноты в единичном аккорде на фортепиано.

Мышь с.241

Вещи никогда просто не случаются, раз начавшись, они длятся бесконечно. Слова, встречи, дела, преступления, измены, самопожертвования, шутки, снегопады и ливни. Они идут, падают, рассказываются все в том же месте, где и начались и ничего вокруг не меняется. И лишь точка входа курсирует в сердцах, не давая себя обнаружить и войти в вечное длящееся и нескончаемое.

24 марта в Монтану прибудет поэзия с.253-254

«В 64 году моему отцу было 27 лет, а мне 27 было в 98 году. Хотел бы я вернуться назад в будущее и поговорить с 27-милетним отцом, послушать, как играет он на семиструнной гитаре. А вот собственные мысли меня не интересуют, там нового ничего не найду». Так или приблизительно так говорил мой дорогой друг, когда нервно и неверно делал очередной ход в нашей испанской защите. Я встал и вышел, мне было скучно слушать своего друга, пусть проигрывает без меня.

Ян Синебас