Куильти с жестом предупреждения в адрес автора на фоне донецких Лолит образца мая 1999 года (фото автора)

Прощай, наши параллели закончились…

В конце 80-х годов прошлого века, когда мы еще не знали, что этой/той (зависит от точки съемки или ракурса времени, в котором вы или я находимся/находились) страны скоро след простынет, в период холодных, но приветливых ноябрьских дождей, в одном из бакинских газетных киосков купил я второй номер журнала «Наше наследие», с коллажным алым лицом на белоснежной обложке пролетарского писателя Горького, работы Анненкова. Финская мелованная бумага, отпечатан там же, заграницей, а среди авторов фамилии все редкие, таинственные, незнакомые. Среди прочих, и Владимир Набоков. Всего лишь несколько рассказов: Обида, Рождество и, конечно, Весна в Фиальте. …облачна и скучна. Все мокро: пегие стволы платанов, можжевельник, ограда, гравий. Далеко, в бледном просвете… Это выучено, для поступления во ВГИК и, вбитое, выгравированное в моем мозгу, наверное, будет моей последней мыслью/образом, как у Кейна бутон роз. Разбудите меня среди ночи, в любом метапространстве, в любой точке-сейчас и я начну без подготовки: … Весна в Фиальте облачна и скучна. Все мокро…

Потом были романы, повести и пьесы, переезды в другие города и страны, распад империи, болезненные поиски самоидентификации, обнуления и оборзения. Набоков был рядом, на редких изданиях перестроечного времени: несколько сонетов из сборника «Сонеты серебряного века», двуязычное издание Пнина и Дара, кажется издательства «Радуга», мягкообложечная Лолита (издательство Прометей, на обложке сетчатые коленки условной Лолиты), купленная в переходе в Донецке, на площади имени несдыхающего Ленина и улицы имени вечно торчащего (знающие промолчат) товарища мраморного Артема-Сергеева, и что-то еще, между строк, между вздохов и густых снегов донецко-украинских зим. (Купленная, кстати, за 10 красных червонцев, с профилем лысе-бородатого вождистого подонка).

Так можно продолжать бесконечно, конечно…

Почему я удалился от Набокова? Почему эти общие знаменатели больше не тянут к нему, не ведут темными тропами (trop) в его искусные капканы, не объединяют нас? Почему параллели дорог, пробежав положенные железные версты разошлись, как линии ударов на карте вояк? Наши вынужденные побеги из мест райских, наши утраты земного Иерусалима, со всеми его улицами, садами, холмами, воротами, трещинами в пересохшей глине и солончаковыми озерами вокруг оазисов смысла теперь имеют лишь холодное, прошлогоднее, прошловековое сходство, как на карточке из сада или школы, на который ты стоишь с теми, с кем учился и водился много лет, а теперь с трудом вспоминаешь имя той девочки или фамилию того мальчика. Все чужие, почти весь чужой.

Вероятно потому, что путь и стиль Набокова, его пренебрежение ко всему, что не вписывается в его святые кладовые, его понимание слова и русскости, мне и тогда были чужды, но общие факты биографии и талант писателя делали меня более терпимым, его берлинские сырые от политики, от мирового кризиса, от обвала биржи и марки рассказы точно ложились в мои бакинские январские, одиноко-пугающие и, конечные, кончающиеся ночи. Теперь, я думаю, что наши Иерусалимы неравны, у Набокова – это всего лишь, спесивое желание вернуться из берлинской мзги, из американской дымки пикников в полное физическое владение своими домами, усадьбами, картинами и  прочими библиотеками.

Набоков автор собственных жизненно-литературных проектов, менеджер, тщательно следящий за дуновениями жизни и вкусами читателей.

Лолита в родах умирает, не дав жизни новой Лолите. Физическое продолжение противоречит товарному производству и воспроизводству. Чтобы дороже продать копии, необходимо уничтожить оригинал. Отсюда двоякое отношение самого Набокова к современной культуре: с одной стороны, катастрофически клаустрофобическое ее неприятие, а с другой стороны, скрыто-лояльное восхищение внутренним напором, энергией и желанием быть частью этой культуры.

Наличие плода говорит об изначальной полноте Лолиты, которая, увы, не залилась полными мехами вина в когнитивных погребах Гумберта Г. Следовательно, не Лолита была пустой и простой прыщавкой боттичеллевской, а у Гумберта были весьма приземленные потребности, несмотря на историю с высокой Аннабель, т.е. модерновая культура, с реликтами романтизма уступает по своей силе постмодерну. Но Куильти, представитель новой культуры, уничтожает опосредованно Лолиту, подтверждая тезис, что стоимость копии возрастает от утраты оригинала.

Но по-прежнему нас объединяет состояние метаморфозы, метапоэзии, междуречья, между берегов. Отчалив от родных, мы так и не пристали к другим берегам. Такое состояние невесомости сформировало и мировоззрение, и взгляды, и инструменты для искусства и, надеюсь, для жизни.

А на вопрос: когда вернется Набоков в Россию? (Вопрос от трезвомыслящих). Ответ лежит в плоскости материальной. Вернется, когда его правопреемникам вернут дома, усадьбы, картины и пр. библиотеки, принадлежавшие Набоковым. А покуда Набоков писатель «загранишный». Впрочем, это больше касается уже не самого писателя и его наследников, а той страны, которую он утратил. Возрождения не будет доколе…

Сдержал данное себе слово и ни разу не упомянул слова на букву Б.

Ярослав Васюткевич