Данная статья подготовлена исключительно на основе сборника военных рассказов А.Платонова, опубликованного в 1986 году (Платонов А.П. Одухотворенные люди. Рассказы о войне. — М.: Правда, 1986, 432 с.); вышедшего полумиллионным тиражом в самом начале перестройки, приведшей к усечению некоторых территорий, но не к гибели империи, единственной территориальной квазиимперии, существующей поныне.

Дихотомия добра и зла

Война для Платонова это не количество орудий танков, полков, армий и не километры освобожденных территорий. Не «про» и не «за» Родину война, а про противостояние злу, особенно злу внутреннему, приводящему человека к состоянию войны c остальным миром, война для Платонова – это вечная дихотомия добра и зла, смерти и жизни света и мрака. И для того, чтобы победить в этой войне-агонии, необходимо поменять местами жизнь и смерть, смерть и жизнь. Дети играют в смерть в рассказе «Одухотворенные люди» играют «во что-то на светлой земле… Фильченко тихо наблюдал эту игру детей в смерть.» «Смерть победима, потому что живое существо, защищаясь, само становиться смертью для той враждебной силы, которая несет ему гибель. И это высшее мгновение жизни, когда оно соединяется со смертью, чтобы преодолеть ее, обычно не запоминается, хотя этот миг является чистой, одухотворенной радостью» (Неодушевленный враг). Важно точно понимать акценты, можно пацифистским душам решить, что Платонов, идя в русле старозаветного правила «глаз за глаз», поощряет смерть. Но речь идет в первую очередь не о смерти, а о жизни, побеждающей смерть. Смертью попирающей смерть. Высшее мгновение для духа, природы – это когда дерево сбрасывает с себя умирающий лист, ради появления нового листа. Только отбросьте сейчас законы диалектики, она всего лишь паразитирует на законах духа. В данном случае рассматривается смерть не как начало жизни и наоборот, а как отрицание смерти. Такое понимание смерти, которое ближе к новозаветному пониманию смерти, через отказ от старой жизни со всеми ее началами и атрибутами, ради новой в старом мире, у которого уже нет уловок влиять на человека. Где дети могут играть на пепелищах, не замечая их.

Подросток Андрей Платонов

«В наше время злодеяние может иметь вдохновенный и правдивый вид, потому что насилие вместило злодейство внутрь человека, выжав оттуда его старую священную сущность, и человек предается делу зла сначала с отчаянием, а потом с верой и удовлетворением (чтобы не умереть от страха). Зло и добро теперь могут проявиться в одинаково вдохновенном, трогательном и прельщающем образе: в этом есть особое состояние нашего времени, которое прежде было неизвестно и неосуществимо; прежде человек мог быть способен к злодеянию, но он его чувствовал как свое несчастие и, миновавши его, вновь приникал к теплой привычной доброте жизни; ныне же человек насильно доведен до способности жить и согреваться самосожжением, уничтожая себя и других» (Седьмой человек). Какой точная характеристика зла, его истоков («прельщающем образе») и последствий («согреваться самосожжением, уничтожая себя и других»). Эта смерть не имеет ничего общего со сменой поколений, наблюдающих за течением рек, падением листьев и цветением новых цветов в свой срок. Враг пришел отнять возможность возвращения, круговорота. Враг пришел не завоевать пространство, а он пришел отнять мать, детство, запах отцовского пота, пораненные коленки соседки, книги на этажерке, друга, который как ты, твои мысли о том, кто на небе, твои мысли о жизни и смерти. Враг пришел внутрь тебя. Он пришел забрать самую суть твоего существования, уничтожить всю систему духовных координат. Вот что ему нужно, а не просто города, реки и шахты. «У Трофимова стало томиться сердце; он хотел поскорее увидеть своего врага — того тайного человека, который пришел сюда, в эту тихую землю, чтобы убить сначала его, потом его мать и пройти дальше, до конца света, чтобы всюду стало пусто и враг остался один на земле» (Дерево Родины). Для Платонова, как я понимаю эту фразу о «тихой земле» - это не про Родину «бескрайнюю», «где так вольно дышит человек». Это вообще не материальная штука, а скорей метафизическая, связанная с внутренними поисками рая, который в твоем сердце.

Вот как у Платонова действует солдат, когда он уверен в победе над смертью: « Чувством и воображением Зайцев весь был в том деле, которое происходило пред его взором; он сейчас не помнил самого себя и не имел никакого личного, отдельного интереса, кроме общего интереса – решения боя победой. Он сам называл такое свое состояние полной жизнью, понимая под этим яростное счастье, которое он чувствовал в бою, и точное, быстрое, как бы веселое соображение о всех предметах обстановки боя.» (Молодой майор). «Состояние полной жизни», «яростное счастье», вот о чем вспоминали ветераны, когда им «подарили» праздник победы, в годы застоя и покоя. Вот чего им никогда уже не пережить и чего у них никогда не будет ни на секунду всей их оставшейся жизни. Эйфория боя, борьбы правой за жизнь со смертью и злом, она жила в памяти ветеранов, она заставляла возвращаться своими думами в прошлое.

Довоенный снимок, А.Платонов - инженер

«Удельное значение человеческого духа в нашу войну весьма увеличилось. Дух, это род оружия, вечен. Он действовал при катапультах и переживет танки… Многие из нас получили сейчас впервые свободную возможность (курсив мой) обнаружить все свои способности – в борьбе со смертью, рвущейся в глубины страны…» (Размышления офицера). Как тонок Платонов, он не пишет в борьбе с фашистами, а именно со смертью. «В глубины страны», в глубины духа, чтобы разбудить смерть в человеке и убить ее изнутри. Откровенная по сути фраза. То, что многие думали, еще реже говорили друг другу, Платонов «произнес» вслух. Записал, в какие годы! Война и смерть физическая принесли освобождение утомленному духу и надежду в победу над смертью.

Мотив воскрешения

Для сопротивления смерти и вечному угасанию Платонов наделяет своих героев воскрешением, не бессмертием, как олимпийских богов, а именно, воскрешением, что ближе к другой религиозной традиции. Умирая солдат «знает» о своем воскрешение, это непреложный закон, знать, что ты умираешь не навсегда. «Они задохнулись в нем, старик свалился на корову, и оба они обмерли. Очнулся Никодим уже в тишине.» (Старый Никодим). Много раз повторяющийся мотив воскрешения у Платонова, упрямо позволяет надеяться и верить в победу духа, в его бессмертие. Мотив победоносно прошествует до конца войны и только в поздних рассказах уступит место размышлениям о том, что зло побеждено, смерть отступила, но как жить дальше с другим злом? Мотив бессмертия сквозит и в описании бойцов: «Он был невелик ростом, но родители его родили, а земля вскормила столь прочным веществом, что никакое острие нигде не могло войти в его твердо скрученные мышцы, - ни в руки, ни в ноги, ни в грудь, никуда.» (Смерти нет!).

Андрей Платонов

Мать и женщина

От дихотомии добра и зла берут свое начало и противоречивые чувства к матери и жене, любовнице, женщине вообще. Слово Платонова: «… он вспомнил мать, родившую его; это она, полюбив своего сына, вместе с жизнью подарила ему тайное свойство хранить себя от смерти, действующее быстрее помышления, потому что она любила его и готовила его в своем чреве для вечной жизни, так велика была ее любовь.» (Одухотворенные люди). «И не бывает ли изредка во время человеческой жизни, что истинное движение в будущее можно начать только после возвращения в прошлое, - возвращения, когда люди словно припадают к своему детскому чувству матери, без воспоминания о котором невозможно понять, что делать в будущем.» (По небу полуночи).

Она же, мать, ведет сыновей к воскрешению. Ее любовь, ее страдания и молитвы - залог воскрешения, ее вера – это оружие против времени и материи, ее надежды – это гранит, из которого будут стоять памятники. Фигура Матери, матери-родины, рождающей детей на убой, матери страдающей, матери, которая вынесла с сыном-солдатом все тяготы, умирая и воскрешая вместе с ним, для Платонова альфа и омега в военных рассказах. В них сына перед смертью и мать в тяжелую годину расставания с тем, кого она родила «на счастие» всегда связывают сквозь буквы, ткани сюжета и расстояния войны невидимые нити-пуповины.

В отличие от Матери, женщина-жена-любовница – это прорва, черная дыра, это потеря и утрата и ущербность для мужчины. «В сущности, ему нужно было бы скорее ехать домой, где его ожидала жена и двое детей, которых  он не видел четыре года… А позже, завтра или послезавтра, она сама расскажет мужу всю правду, как она была. К счастью, Семен Евсеевич сегодня не явился.» (Возвращение). У солдата по дороге домой случилась Маша, а у жены дома в тылу прижился Семен Евсеевич. Такая простая правда, за которую досталось Платонову от сталинского цензора и от советского читателя, который правду жизни не желал видеть в искусстве. Но от того, что такое не могло быть в советском обществе, такое скрывают, то простая правда превращается чуть ли не в откровение. Только откровение другого порядка, о нем чуть ниже.

Андрей Платонов с женой и сыном

«Страшен и еще не совсем понятен был Иванову родной дом. Жена была прежняя – с милым, застенчивым, хотя уже сильно утомленным лицом, и дети были те самые, что родились от него, только выросшие за время войны, как оно и быть должно. Но что-то мешало Иванову чувствовать радость своего возвращения всем сердцем — вероятно, он слишком отвык от домашней жизни и не мог сразу понять даже самых близких, родных людей.» (Возвращение). Звучит, как приговор. Солдат, отдавший душу в борьбе со злом и вернувшись в дом, не ощущает его своим домом, а семью – своей семьей. Дети и жена чужие. Где же то добро и вечная жизнь, ради которой приливал он с друзьями кровь и терпел убытки? Ради этой, утешавшей себя с другим (говорю без осуждения), ради детей, которые привыкли жить без отца? А сам он разве не утешил себя с Машей по дороге домой? И так в каждом доме, на каждой улице, в каждом городе, во всей стране! За что же тогда умирали и какое зло победили солдаты? А вот за то и умирали, за материнскую любовь, за ее веру, надежду и молитвы, за возможностью «…возвращения, когда люди словно припадают к своему детскому чувству матери, без воспоминания о котором невозможно понять, что делать в будущем.» Вот оно обещанное откровение. Или простая истина.

А тем солдатам-сыновьям, которым посчастливилось вернуться к матерям: «Потерпи немного, - произнес ей сын в своей мысли, - я скоро вернусь, тогда мы не будем расставаться». (Дерево Родины). После этого сын, чудом оставшись в живых, возвращается, застает свою мать в заботах и трудоднях, а дома ничего не изменилось и внутренний враг продолжает пожирать матерей и их сыновей. И после победы матери отдавали своих сыновей прожорливому «усатому пахану», становясь в очередь к маленькому окошку передач. Как потом через 20 лет напишет А.Ахматова: «Я была тогда с моим народом, Там, где мой народ, к несчастью был.»

Итоги войны или война без итогов

«…Много еще работы будет на свете и после войны, после нашей победы, если мы хотим, чтобы мир стал святым и одушевленным, если мы хотим, чтобы сердце красноармейца, разорванное сталью на войне, не обратилось в забытый прах…» (Одухотворенные люди) Вместо солнца победы, ад произвола, лжи и самодурства. Однако даже «Здесь одним движением можно было решить, чему быть на земле: смыслу и счастью жизни или вечному отчаянию, разлуке и погибели.» (Одухотворенные люди). Война, несмотря, на ужас, смерть и потери, позволила людям целых четыре года жить свободно и честно. Радостно! Умирая за жизнь и борясь со смертью в открытом бою, а не в застенках Лубянки и лесоповалах ГУЛАГов.

Джугашвили (Сталин) на учете в бакинской полиции

«Наш народ уж в который раз смерть обсчитывает и еще раз ее обсчитает!» (Дед-солдат). После войны так и решил товарищ Генералиссимус и загнал всех ветеранов в подвал, откуда через двадцать лет Брежнев достал их для показного «9 мая». В этом порыве гнева народ высказал все, что накопилось за четверть века советской мглы. Возвращал всю обиду и боль, потери и унижения, пытки и смерть, за месиво гражданской войны, за пароходы и паровозы с интеллигенцией, за сталинский террор и головокружение от «жить стало лучше, жить стало веселей» возвращал, опьяненный кровью, разрухой и близкой смертьи, назад тому, кто привел эти адовы полчища, тому кто лицемерно продолжал врать, бояться и прятаться за спины этих людей. Вдруг объявился враг, настоящий, не вредитель, не «троцкисты» и «бухаринцы», а несчастные солдата вермахта. Встал во весь рост, проявился в кривом зеркале, в котором ранее прятался за патиной и паутиной. Отпали все сомнения, можно были бить по зеркалу без страху, оглядки и опаски. Бить по фашисту видя в зеркале усы конопатого «пахана с трубкой», несостоявшегося священнослужителя и грабителя кавказских почтовых дилижансов. Бить за 25 лет унижения! Но у дракона было две головы и, срубив одну с усиками, не дотянулись до второй-  «усатого пахана». Оставшиеся в живых (если остались) Чепурный и Копенкин из «Чевенгура», города, где уже наступил коммунизм, одухотворенные борьбой со злом, встали на борьбу. Но лучший друг детей Советского Союза знал о короткой памяти народной. Обожженные войной и близкие к ней поколения ушли, и осталась слепая память, книжная, учебная. В книгах можно написать по-своему или по нужному кому-то и вместо «боли в сердце» - останутся голые праздники, праздные слова с трибун, не покаявшихся властей и ежегодные парады победы, больше похожие на приготовления к войне униженного или обиженного человека. «Еще пройдет немного времени, и место жизни людей зарастет свободной травой, его задуют ветры, сравняют дождевые потоки, и тога не останется следа человека, а все мученья его существования на земле некому будет понять и унаследовать в добро и поучение на будущее время, потому что не станет в живых никого. И мать вздохнула от этой последней своей думы и от боли в сердце за беспамятную погибающую жизнь.» (Мать). Так предсказал Платонов, так и случилось.

Бои весной 45-го года

К концу войны тяжело стало Платонову. Скорая победа видимо уже не могла утешить и дать ответы на все вопросы. Возможно, сам писатель разочаровался в идеи победы над злом с помощью зла. В рассказах «Девушка Роза», «Никита», «Афродита», несмотря на видимый уже на горизонте мир и восстановление тихой, бытовой жизни, Платонов уходит вперед в прошлое, вспоминания прошлое, которое материальнее, чем настоящее время. В настоящем времени он не находил ответов о жизни в будущем, его писатель, несмотря на близкую победу не видел. В «Никите» весь мир, предметы «ополчились» против него. Вместо поэтического описания деревенского двора, Платонов использует агрессивные визуальные метафоры, и безобидные предметы превращаются в мертвецов, леших и пр. «Колья из плетня смотрели на Никиту, как лица неизвестных людей. …Но незнакомые, злобные лица людей отовсюду, неподвижно и зорко смотрели на Никиту. …— Мама,.. к нам во двор чужие пришли и живут. Прогони их!» «Это ты хочешь всех сделать живыми, потому что у тебя доброе сердце. Для тебя и камень живой, и на луне покойная бабушка снова живет.» Так успокаивает Никиту отец, так пытается успокоить себя автор, но будущее вновь проигрывает прошедшему.

Summary

Война, во всех своих ужасных проявлениях – это для Платонова, возможность проявления Духа и его исполнение. Поэтому для ветеранов, доживавших свой век инвалидами в больницах, сторожами при конторах, совхозах и бухгалтериях война, несмотря на весь ужас и потери, была единственным моментом, когда их жизни наполнял одухотворенный смысл и, когда ценой гибели, нечеловеческих усилий – смерть они попирали смертью и входили в другие территории существования Духа.

Отсюда особое отношение Платонова к матери, как истоку Духа, порождающую его снова и снова до бесконечности; к родине не как к границам и территориям, а как к сосуду свободного существования Духа и, отсюда, негативное отношение к жене, как носительнице материального, подверженной страстям и недостаткам, не способной дать мужчине силы и указать дорогу к другим территориям, не способной хранить верность, чего никогда не сделает мать, и не способной уже как мать породить этот свободный Дух. Отсюда же безрадостные итоги победоносной войны, которые чувствовал и о которых писал Платонов в славные годы. Та фикция, та украденная победа, то не окончание войны терзает нас сейчас, поскольку дух победил, а свободу не получил, ибо во имя победы обернулся злом, чтобы со злом бороться, но злом и остался.

Ян Синебас